[Путь этой статьи к русскоязычному читателю был довольно необычным и извилистым. Первоначальный текст раздела по костюму был написан в 1995-1997 г. на русском языке для планировавшегося по инициативе И.А. Аржанцевой (Институт этнологии и культурной антропологии РАН, Москва) коллективной монографии по знаменитым настенным росписям VII в. н.э., обнаруженным в т.н. «Зале послов» на городище древнего Самарканда (Афрасиаб) в Узбекистане.
К сожалению, по независящим от И.А. Аржанцевой и меня причинам, этот сборник так и не был полностью собран и, тем более, издан. Когда это стало окончательно ясно, я перевел этот текст на английский и сдал его в единственный гонорарный археологический журнал “Silk Road Art and Archaeology”, издававшийся в г. Камакура (Япония) профессором Катсуми Танабе на деньги миллионера-дизайнера Хироямы.
Статья была с удовольствием принята. Она должна была выйти в свет в 2003 г. в томе 9 “Silk Road Art and Archaeology” и, как «ударная», должна была открывать номер. Я подписал присланные из Токио типографские гранки, и все было в порядке. Через месяц том вышел, но… без моей статьи! Редактор от любых комментариев отказался (да и в следующем томе он без проблем опубликовал другую мою статью). Кто-то неожиданно оказал на него сильное давление, чтобы (редчайшее дело!) текст был изъят из уже целиком набранного номера. Реально это могли сделать только два человека, – оба знаменитые ученые, считавшиеся заместителями гл. редактора. Это Б.И. Маршак – ведущий исследователь согдийского Пенджикента (Гос. Эрмитаж), с рядом трактовок которого я не соглашался в статье, и руководитель французской археологической миссии в Узбекистане Ф. Грене (он тогда планировал коллективную публикацию по тому же объекту). Кто именно из двух коллег совершил этот «научный подвиг» – установить трудно, да сейчас и не так уж важно.
Ясно было, что тайный недоброжелатель стремился не столько не допустить мою публикацию в принципе (это было невозможно), сколько по-каким-то важным для него причинам задержать ее выход в свет. Поэтому я сразу же связался с итальянским редактором нового востоковедческого научного Интернет-журнала “Transoxiana” Паолой Рафеттой и объяснил ей ситуацию. Она опубликовала текст очень оперативно, через несколько месяцев, в номере 8 (Как известно, публикация в таким журналах по международным правилам приравнивается к «бумажной» и примерно через месяц начинает скачиваться во все основные Интернет-бибилиотеки крупных зарубежных университетов). Однако, читателю, не владеющему английским, этот текст остался почти неизвестным. Поэтому я благодарен хозяйке сайта, любезно разместившей его здесь на русском языке. Текст 1997 г. сознательно оставлен без изменений, с прежним список литературы и т.п. В Библиографии порядок публикаций оставлен таким, как он готовился для итальянского издания (в порядке латинского алфавита). Без изменений оставлены и 4 первоначальных черно-белых таблицы.]
— — — — — —
Росписи, открытые в 1965 г. в центральной части городища древнего Самарканда (участок 23, помещение 1), являются ценным источником по истории Западного Туркестана. На наиболее важной с точки зрения обзора западной стене зала напротив входа представлена, по мнению Л.И. Альбаума, сцена приема тюркскими приближенными согдийского царя Вархумана посольств четырех различных стран. На двух противоположных боковых стенах (северной и южной), по его мнению, изображено, вероятно, прибытие иноземных невест в окружении пышной свиты. (При этом сами невесты и предводители эскорта изображены в 2 человеческих роста; невест сопровождают самые многочисленные из посольств, впереди которых – группы женщин). Наконец, на восточной стене (которую входящий в зал видел в последнюю очередь) представлены детали различных мифологических, фольклорных сцен, темы которых связаны с Индией (они заслуживают особого рассмотрения вне нашего очерка). Иными словами, размещение тех или иных композиций на стенах зала строго иерархично и, скорее всего, подчинено определенным политическим целям.
Первоначальные прорисовки изображений (Альбаум, 1975) были существенно уточнены в 1978 г. Г.В. Шишкиной (эти материалы были любезно предоставлены для данной работы). В публикации Л.И. Альбаума в качестве источника нами использовались не черно-белые иллюстрации (которые во всех случаях частично являются реконструкциями), а лишь цветные таблицы (с исправлением имеющихся в них неточностей). Реконструкции плохо сохранившихся фигур на западной стене, предложенные М.Моде, к сожалению, не соответствуют имеющимся в нашем распоряжении точным прорисовкам и не могут использоваться в данной статье. Так, персонаж 1 а (срав. Mode, 1993, Abb. 6) в действительности обращен лицом к персонажу 1 и разговаривает с ним. Там же персонаж 7 явно стоит выпрямившись, а персонаж 6 а целиком гипотетичен (срав. Mode, 1993, Abb.14).
К сожалению, переводы большинства согдийских надписей, сопровождающих разные персонажи, хотя сделаны В.А. Лившицем около 30 лет назад, остаются неопубликованными и мне недоступными (что существенно осложнило исследование афрасиабского материала и заставило меня использовать костюмологические методы этнической и социальной идентификации персонажей. Инициатива в работе над этой статьей в 1994 г. принадлежала И.А. Аржанцевой, которой я также признателен за помощь в получении части малодоступной мне литературы и качественных прорисовок афрасиабских росписей).
В литературе и устных высказываниях исследователей представлены самые разнообразные догадки насчет интерпретации изображений афрасиабского зала и, в частности, вероятных посольств, изображенных на трех стенах. Некоторые авторы склоняются к мнению, что росписи слабо отражают реальную действительность и не содержат информации о конкретных политических акциях, что они являются лишь своеобразной “этнографической энциклопедией”, иллюстрирующей связи с отдельными народами и призванной возвеличить царя Самарканда (см., например: Belenitskii, Marshak in Azarpay, 1981, p. 61-63).
Подобный гиперкритический взгляд оригинален, но до сих пор слабо аргументирован, и ему противоречат многие факты, изображения посольств с дарами сопровождаются надписями, где названы конкретные должностные лица и цитируются их речи, указывается порядок их представления Вархуману ( так, посол Чача выступил после Чаганиана). Мы наблюдаем четкую иерархию членов посольств (кроме китайского), протокольную точность в передаче костюма и аксессуаров послов. Официальный характер зала 1 в предполагаемой резиденции согдийского ихшида не оставлял простора для фантазии художника, хотя ему не раз пришлось, например, менять по каким-то причинам расположение участников китайского посольства на западной и северной стенах.
Высказывалось мнение, что на западной стене изображен прием послов не в Самарканде, а западнотюркским каганом в его летней или зимней резиденции (Mode, 1993, s. 74). Однако, надписи на этой стене прямо указывают на противоположное: послы прибыли именно к царю Самарканда Вархуману.
В свою очередь, мнение о том, что поясняющие надписи на стенах могли быть сделаны на многие десятилетия позже, чем сами рисунки, вряд ли соответствует действительности. Уже около 676 г., в связи с внутренними смутами в Самарканде после первой войны города с арабами, дворец, видимо, запустел, а законная преемственность власти прервалась (Ахунбабаев, 1990, с. 19).
Разумеется, не следует понимать ситуацию так, что Вархуман принял все изображенные посольства и свадебные кортежи одновременно, в течение одного дня. В надписи на западной стене отмечен одновременный прием царем лишь послов двух непосредственных соседей – Чаганиана и Чача. Остальные события (прием послов Китая и Кореи) могли происходить в течение нескольких месяцев или одного года, который по каким-либо причинам в правлении Вархумана был особенно памятным, важным. Все эти события совмещены в росписях одного зала.
У меня есть все основания считать, что таким важным годом был 662 г. Именно тогда состоялось единственное в VII в. (после установления династии Тан в 618 г.) известное по документам посольство Китая на Запад, посетившее многие страны. Именно в этом году император Гаоцзун смог единственный раз в китайской истории навязать западным тюркам, согдийцам и тохаристанцам новое административное деление, в котором Самарканд играл одну из ключевых ролей. И именно в 662 г. у корейцев, поддерживавших до того тесные дипломатические контакты с восточными тюрками, появились серьезные основания и возможности обратиться именно к царю Согда или кагану западных тюрков Ашина Буженю за помощью в посреднической миссии с Китаем или кредитами. Иными словами, моя версия уточняет датировку рисунков, предложенную А.М. Беленицким и Б.И. Маршаком: между 650 и 675 годами (Беленицкий, Маршак, 1979, с. 35); она подробно изложена в конце данной статьи.
Росписи афрасиабской резиденции содержат информацию, прежде всего, по костюму персонажей и его аксессуарам. Хотя представители ряда этносов распознаются в немногих фигурах или на изображениях плохой сохранности, для изучения костюмных комплексов согдийских тюрков и чаганианцев ценность наших росписей исключительно велика. Особенностью афрасиабских изображений является то, что все посольства и свадебные поезда, представленные на западной, северной и южной стенах помещения 1, как я надеюсь показать ниже, прибыли в Самарканд почти одновременно, в течение 662 г. В таком случае, перед нами единственная синхронная серия костюмов различных народов Средней Азии, датируемая определенным годом.
К сожалению, специалисты пока мало занимались изображениями предметов костюма в зале 23/1. Исключением является очерк о поясах И.А. Аржанцевой, о костюмах женщин в лодке на северной стене Г.М. Майтдиновой, отдельные интересные наблюдения Н.П. Лобачевой и М. Моде (Лобачева, 1979; Майтдинова, 1984; Аржанцева, 1987; Mode, 1993, с. 60-72, 79). Это предопределило неточность многих описаний и спорность ряда имеющихся в литературе выводов. Показательно, что сегодня не выяснена определенно этническая принадлежность трех посольств, изображенных на западной и северной стенах (10 женщин в лодке – “из Восточного Туркестана”, Китая или самого Самарканда?; 5 охотников в желтых халатах и головных уборах “путоу” – “из Китая или Турфана (Гаочана)”; 2 посла “из Кореи” – какого из трех ее государств?).
Ниже я пытаюсь детально охарактеризовать костюм посольств и свадебных поездов каждого из 5 государственных образований, представленных в росписях, а также определить точную дату прибытия послов в Самарканд. При этом нам необходимо выяснить композиционные принципы, которыми пользовался художник, и выявить взаимосвязанные группы персонажей внутри отдельных этносов.
Ценную информацию дает использование в отдельных частях парадного костюма разноцветных сюжетных шелковых тканей. Такие ткани на персонажах среднеазиатских этносов в Афрасиабе я склонен считать иранскими (сасанидскими), а не их местными подражаниями. Во-первых, одежда, целиком сшитая из них, представлена лишь на единичных важнейших персонажах чаганианского посольства и на знатнейших согдийцах из окружения Вархумана (нумерация персонажей/фигур далее указана по Альбауму, 1975): фигуры 2-4 на западной стене; 1-4, 13-15 на южной стене; остальные довольствовались лишь обшивкой полосками из таких тканей краев ворота, подола и обшлагов. Во-вторых, хотя ко времени прихода к власти Вархумана Сасанидская держава только что престала существовать (с 651 г.), отрезы драгоценных персидских шелков в столицах среднеазиатских государств несомненно имелись в достаточном количестве. Г.М. Майтдинова полагает, что изготовление некоторых одежд представителей среднеазиатской элиты целиком из тканей с сасанидской орнаментикой в VII в. всегда является аргументом в пользу их местного происхождения (Майтдинова, 1991, с. 27); однако, подобное предположение не кажется убедительным.
Итак, представляется наиболее вероятным использование в нашем случае персидских полихромных тканей, тем более, что местные подражания в самом Согде у знати вряд ли были престижными; следует учесть также возросшую агрессивность Ирана на трассах важнейших караванных путей в конце VI в., в том числе – на Великом Шелковом пути, где персам удалось потеснить согдийцев (Frye, 1993, p. 75).
Описание комплектов костюма ниже дано по этническим группам.
(1). Согдийские тюрки.
Речь идет именно об этнических тюрках из окружения (свиты) самаркандского царя, а не о тюркизированных согдийцах, как полагал Л.И. Альбаум (Альбаум, 1975, с. 30-34) (последнему выводу противоречат выраженные монголоидные черты лиц персонажей, слабая растительность в нижней их части). Все изображения представителей тюркской элиты недавно окончательно распавшегося Западного канагата (которая была связана в нашем случае, в основном, с южной группой племен – нушиби) сконцентрированы на единственной западной стене. Это самая многочисленная из этнических групп, имеющая легко отличимую специфику (26 полностью или частично сохранившихся фигур). Афрасиабские росписи создают уникальную возможность характеризовать костюм ранних тюрков, поскольку, в отличие от каменных изваяний Степи VI-VII вв., он передан в цвете и во всех деталях.
Наиболее очевидными особенностями костюма тюрков являются: во-первых, ношение за спиной 3-5 длинных кос в общей связке-накоснике; во-вторых, халаты из одноцветной ткани длиной до щиколоток, с запахом налево и двумя отворотами-лацканами. Такая манера оформления края ворота впервые отмечена на терракотах Хотана II-IV вв. (Рядом с прародиной тюрков – Турфаном) и затем была распространена тюрками по Евразии. Все тюрки, как и их подданные (согдийцы и чаганианцы) и их восточные соседи (китайцы), одеты в однотипные черные остроносые невысокие сапожки со скроенной отдельно и высоко пришитой подошвой (фигура 42; рис. 1, 18). Последние частично скрыты длинными халатами, поэтому сапоги тюркского типа лучше всего преданы у некоторых членов китайского посольства на северной стене. Видимо, они, в соответствии с древнейшей центрально-азиатской традицией, идущей еще от эпохи бронзы, имели треугольный выступ голенища спереди, под коленом (Альбаум, 1975, рис. 19, фигура 7 а); в одном случае они перетянуты ремнем у щиколоток (Альбаум, 1975, рис. 16, фигура 1).
В одежде самаркандских тюрков-нушиби отмечаются следы согдийского влияния. Таковы высокие манжеты из многоцветной ткани (Лобчева, 1979, с. 25). То же можно сказать о манере крепить одну полу халата к другой пуговкой на животе (Альбаум, 1975, рис. 5, фигура 5)(Рис. 1, 14). Эта манера специфична для согдийцев еще с ахеменидского времени (Горелик, 1985, табл. II,3) и пережиточно сохранялась в детском костюме горных таджиков (Рассудова, 1970, рис. 8).
По мнению Л.И. Альбаума, в ухе у тюрков Афрасиаба представлена лишь одна серьга (Альбаум, 1975, с. 32). Это, возможно, недоразумение, так как, по стечению обстоятельств, хорошо сохранились лишь изображения лиц, повернутых к зрителю в полупрофиль правым или левым боком.
К поясам подвешены на специальных ремнях следующий предметы: 1) и 2) – два предмета вооружения (меч и кинжал); 3) сумка (тюрк. “каптарга”); 4) платок; 5) точильный камень в оправе. Подобный состав аксессуаров раннетюркского пояса упомянут позже и в китайском словаре “Чженцзытун” ученым XI в. Шэнь Ко (Фэн Ханьцзы, 1959, с. 436). Последний предмет Л.И. Альбаум, видимо, считал небольшим ножом, а иногда – “пеналом для кисточек” (калямдон) (Альбаум, 1975, с. 33). Китайские хроники также прямо называют вместо него небольшой точильный камень среди основных подвесок пояса раннетюркских этносов (см., например: Таншу, гл. 217 б о киргызах). В сумочках “каптарга”, судя по археологическим находкам, могли хранить зеркало, гребень, деньги и другие мелочи. В сцене пира в помещении XVI/10 в Пенджикенте у четырех участников-мужчин представлены подобные мешочки 3 разных форм (!) (Беленицкий, 1973, с. 29; табл. 19-21).
Все тюркские чиновники и их многолетние подданные (согдийцы и чаганианцы, включая женщин) носят на обеих руках стандартные золотые массивные браслеты со вставкой лазурита, бирюзы или жемчуга (Рис. 1, 9).
На западной стене изображены следующие группы тюрков.
Три пары чиновников-”церемонимейстеров”. Одна из них (левая) расположена на краю композиции (западная стена, фигуры 26-27), вторая (центральная) – впереди трех чаганианских послов и выслушивает стоящего перед китайцами согдийца-переводчика (фигуры 5-6); третья (правая) пара изображена перед посольствами Чача и Кореи (фигуры 18-19). У этих персонажей изображены золотые гривны.
В каждой из таких пар представляется несомненной разная роль персонажей, стоящих впереди и сзади. Левые в двух случаях указывают пальцем левой руки (на своего напарника ?) (фигуры 5, 26). На фигурах правых процарапаны надписи-комментарии на согдийском (фигуры 6, 27) (подобные надписи сопровождают наиболее значимых лиц и в чаганианском посольстве); только у них представлена плечевая одежда с боковыми разрезами подола – как распашная (фигура 19), так и нераспашная (фигура 27).
Левая пара чиновников (фигуры 26,27), замыкающая композицию слева, отличается от всех изображенных тюрков очень важной особенностью: их плечевая (наплечная) одежда – нераспашная (подобно нарисованной у части чаганианцев и самаркандских согдийцев). Судя по изображению тюрка 19, здесь, возможно, представлена нижняя одежда (см. ниже) (Рис. 1, 13).
В руке правого персонажа – клюшка для игры в конное поло (човган). Эта конная игра, родиной которой был сасанидский Иран и южные ираноязычные районы Средней Азии, в народной среде приурочивалась к празднику Нового Года (Науруза) (Карамышева, 1987, с. 237-239). В VII-VIII вв. она стала популярной у знати как тюрков, так и китайцев, и условия ее проведения изменились. В преданиях тюрков-огузов утверждается, что победителя в этой игре иногда выбирали каганом (Osmanli tarihleri, 1949, s. 385). В странах, находившихся на трассе Великого Шелкового пути (и, в частности, в Китае) игра в поло к рубежу VII- VIII вв. рганизовывалась и в честь прибытия иноземных посольств (Крюков, Малявкин, Софронов, 1984, с. 168). Последнее также позволяет предполагать в фигуре 27 чиновника-церемонимейстера высокого ранга.
В двух парах чиновников, встречающих послов передний (правый) персонаж непосредственно беседует с переводчиком (фигуры 6, 19). Облик правых, более значимых персонажей имеет ряд специфических черт. У них к поясу подвешены прямоугольные сумки из разноцветных тканей или кожи, прекрепленные к поясам (персонаж 6, рис. 1, 17). В отличие от «левых» персонажей, они одеты с преобладанием белого, а не красного. У них обоих видим «Г»-образные клюшки для конного поло (эта часть персонажа 6 повреждена)(рис. 1, 11). Халат персонажа 19 снят с плеч и «неформально» обернут вокруг таза (свисающие рукава с каймой свисают по сторонам), закрывая такой важный элемент парадного костюма, как наборной пояс. Под халатом носится рубаха с широким горизонтальным воротом. Золотые гривные обоих «правых» чиновников – без каплевидной подвески в центре.
У задних (левых) персонажей (фигуры 5,18) халат имеет высокие манжеты из орнаментированных шелковых тканей (Рис. 1, 14). Их атрибуты – высокий красный жезл в форме буквы “Y” (Рис. 1, 12) и гривна с крупной каплевидной подвеской в центре.
Большой интерес представляет декор наборных поясов описанных пар чиновников. К несчастью, он сохранился лишь у одного из “левых” и одного из “правых”.
У переднего (правого) персонажа 6 пояс украшен рядом крупных круглых блях (Альбаум, 1975, с. 22) (Рис. 1, 20). У заднего (левого) персонажа 18 декор сложнее: каждая крупная круглая бляха-накладка с ободком по краю (Аржанцева, 1987, рис. 8, 5-8) окружена с двух сторон четырехугольником их 4 очень мелких круглых бляшек-накладок (последние, видимо, могли быть и частями одной накладной крупной бляхи; см. Аржанцева, 1987, рис. 8 (19). Оба варианта поясного набора известны в тюркском могильнике Кудыргэ на Алтае (Добжанский, 1990, табл. XXV, 1-2), который сегодня есть основания передатировать вновь интересующим нас временем – периодом Первого каганата (Азбелев, 1993, с. 89-92). Показательно, что кудыргинская могила 9 (откуда происходит пояс с бляшками, аналогичными афрасиабским поясам “правых/передних” чиновников в парах) гораздо богаче по инвентарю, чем могила 11 (содержащая поясной набор, сходный с имеющимся у “левых/задних” афрасиабских чиновников). Этот факт подтверждает наш вывод о более высоком статусе “правых” персонажей 6 и 19. Декор поясов последних имеет аналогии на древнетюркских изваяниях Тувы (Евтюхова, 1952, рис. 18-19) и Семиречья (Шер, 1966, табл. VII, 33), среди остатков поясов из древнетюркских могильников и в костюме аристократии Согда и Персии, контактировавшей с тюрками (Добжанский, 1990, табл. XXIII (4), XXIV (1,3), XXXI (4), XXXIII (1).
Кроме этого, на западной стене выделяются (несмотря на разрушение верхнего яруса живописи) три группы сидящих тюркских чиновников (левая, правая и центральная). В каждой из этих групп легко выделить главные персонажи (к ним обращены лица остальных присутствующих). К сожалению, из трех руководителей ни одна фигура не сохранилось удовлетворительно.
Особое место среди всех представленных на западной стене тюрков занимает главный персонаж центральной группы (фигура 36). Он единственный имеет халат священного для ранних тюрков голубого цвета, ассоциировавшегося с верховным небесным божеством Тенгри (в Тюркском каганате к аристократам прилагался эпитет “голубой” в противовес “черному народу” (карабудун); рукава этого халата намного длиннее руки. Платок лишь у него имеет желтый цвет (парча?), и только он имеет всего три косы. Его единственного развлекает сидящий перед ним музыкант (фигура 35); оба персонажа сидят без ковриков, но при этом на корточках, а не по-турецки (скрестив ноги). Фигура персонажа в голубом халате расположена в геометрическом центре всей композиции западной стены. Из центральных персонажей двух других групп лучше сохранился правый (фигура 41). С каждым из руководителей беседуют по 2 человека, сидящих рядом; по 2 остальных чиновника, видимо, слушают молча. Все присутствующие, видимо, носят прическу из 5 соединенных длинных кос (Рис. 1, 2), имеют сумочки круглой формы (фигуры 37, 39, 40, 41). “Подчиненные” лишены гривен (см. полностью сохранившиеся фигуры 28, 29) и имеют короткие красные жезлы в форме буквы “Y” с пятнистыми набалдашниками, подобные описанным выше (фигуры 28, 42 опираются на них правой рукой) (Рис. 1, 12).
В числе свиты центрального персонажа правого скопления – пара чиновников с такими же жезлами (фигура 42 и плохо сохранившаяся выше нее) почтительно сидят не на коврах, а на корточках на земле. У них (как и у третьего персонажа с таким посохом – фигура 18) мы видим на мизинцах кольца (вероятно, они носились на обеих руках).
Судя по сохранившимся фрагментам (фигуры 28, 42), наборные пояса лиц с 5 косами и короткими жезлами имеют декор из крупных круглых накладок с ободком по краю, окруженных каждая с двух сторон парой мелких плоских круглых накладок, расположенных одна над другой (Аржанцева, 1987, рис. 8, 1-3) (Рис. 1, 21).
В левой группе сидящих чиновников центральное место занимает особое сооружение из “знамен и барабанов” (аналогии у средневековых кочевников см.: Mode, 1993, s. 28-29, abb. 8-9), по обе стороны которого восседают два мужчины в желтых халатах и с красными платками (фигура 32 и правее нее). В правой группе центральным является одетый в желтый халат и имеющий красный платок персонаж 41. И к левому и к правому скоплению относятся (помимо главных лиц) по 4 сидящих на коврах чиновника и по 2 пары “распорядителей” более низкого ранга (к левой группе шествует впереди китайских послов сохранившаяся лишь в нижней части пара персонажей 33-34; сзади главного лица правой группы сидит на корточках и без ковриков пара персонажей (42 и выше него) с короткими красными жезлами, известными и для двух других групп).
Видимо, желтый цвет халатов у тюрков с высоким статусом означает, что они расшиты золотой парчой. В летней резиденции западнотюркского кагана 200 аристократов из его свиты, по данным Сюаньцзана, носили такие халаты, а рядовые воины – халаты из полотна (Chavannes, 1903, P. 194). Показательно, что желтый цвет халатов отмечен лишь у главных лиц среди сидящих чиновников, а также у двух фигур в парах стоящих “церемонимейстеров”, которые непосредственно через переводчика беседуют с группами послов (фигуры 5, 19).
Сказанное выше позволяет предполагать, что на западной стене к каждому из сидящих на ковриках трех чиновников в желтых халатах и с красными платками подчинены пара стоящих или сидящих на корточках лиц с короткими красными жезлами и пара сидящих на коврах чиновников с такими же жезлами (к фигуре 32 относятся фигуры 30 и 31, а к его соседу справа относятся фигуры выше его, которые не сохранились; к верхнему центральному персонажу в правой группе относятся фигуры 37-38). Надо полагать, что правая группа сидящих чиновников (верх которой не сохранился) была организована на росписях симметрично левой, то есть рядом сидели 2 персонажа более высокого ранга, к которым относились 2 пары подчиненных двух разных низких рангов. Тогда получается, что две пары стоящих чиновников с жезлами двух типов, встречающие послов, были размещены внизу, а две подобные же пары находились в верхнем ярусе росписей (фигуры 33-34, 42 и выше нее). В правой группе также видим связку знамен, но большего размера и не между двумя влиятельными чиновниками, а на периферии композиции.
Таким образом, композиция западной стены в целом симметрична и тщательно продумана. Кроме сказанного выше, отметим, что вокруг главного персонажа 36 в голубом халате расходятся веером вверх 2 цепочки людей. Внизу 2 пары “церемонимейстеров” с разнотипными жезлами встречают иноземных послов (сзади каждой их этих пар стоят еще по 3 сходных между собой лица – чаганианские и тюркские чиновники). Справа и слева от главного лица находятся 2 сооружения из знамен, рядом с каждым из них – пара сидящих чиновников в желтых (парчовых) халатах с красными платками; слева от каждой из этих пар сидят по 4 чиновника на коврах, а справа – стоят или подходят по 2 “церемонимейстера” с красными жезлами.
Видимо, самое низшее место в должностной иерархии изображенных тюрков занимают 3 идущих цепочкой вверх (к правой группе сидящих) чиновника 15, 16, 17. Лишь они из всех тюрков безоружны и, видимо, имеют пояса не с золотыми/позолоченными, а с серебряными (?) бляшками-накладками (фигуры 15 и 17 не окончены и недокрашены, но в отношении фигуры 16 это можно сказать более определенно). Гривны отсутствуют. Эти чиновники имеют по 4 косы. Однако халаты названных персонажей по крою и декору не отличаются от остальных тюрков.
Проведенный нами анализ позволяет достаточно определенно выделить в афрасиабских росписях на основании места в композициях, атрибутов и деталей костюма следующие социальные группы тюрков.
Персонаж 36 в голубом халате, размещенный в центре композиции западной стены, развлекаемый музыкантом и т.п., наиболее разумно считать главным представителем кагана Ашина Буженя в Самарканде – тудуном, отвечавшим, кроме прочего, за сбор дани в городе и окрестностях. Ножны меча этого персонажа остались незакрашенными, но я не исключаю, что они были, в отличие от других тюрков в Афрасиабе (и подобно изображенным здесь же ножнам аристократов чаганианцев и согдийцев) позолоченными.
Группа 1. Персонажи, размещенные в паре стоящих чиновников справа (фигуры 6, 9, 27, говорящие через переводчиков с членами посольств (фигура 27: на одежде написана речь посла Чаганиана). Держат клюшку для придворной игры в конное поло (фигуры 19, 27). Носят золотую гривну без каплевидной подвески, ременной пояс с рядом крупных круглых блях (фигура 6) и сумочки квадратной формы (фигура 6). Серьги – обычные, с шаровидной подвеской (фигура 6) или же в форме листка (фигура 19). В числе подвесок пояса – крупный прямоугольный удлиненный футляр для писчих принадлежностей (фигура 6). Есть все основания отнести этих лиц к древнетюркскому аристократическому сословию beq. Судя по росписям, на поясе персонажа 6 имелось около 30 золотых накладок. Вспомним, что, например, по эпитафиям ряда бегов из Тувы, на их поясе крепилось до 40-50 золотых накладок (Добжанский, 1990, с. 78).
К аристократам можно без особых сомнений отнести своеобразного персонажа из другого зала III, где живопись плохо сохранилась (Альбаум, 1975, табл. V). Отметим прежде всего пояс, инкрустированный драгоценными камнями, единственный для тюрков Афрасиаба случай изготовления халатов целиком из шелковой сасанидской полихромной ткани, необычное для Афрасиаба количество кос (не менее 6) и особый прямоугольный удлиненный футляр для канцелярских принадлежностей, подвешенный к поясу (сравн. У фигуры 6 в группе 1). Бляшки пояса этого мужчины также не свойственны другим самаркандским тюркам. Они ромбовидные (аналогию см.: Аржанцева, 1987, рис. 8 , 13-14). В этом наборе каждая такая накладка окружена с двух сторон двумя парами мелких круглых бляшек (Альбаум, 1975, табл. V) (Рис. 1, 23).
Все сказанное об этом персонаже заставляет думать, что он относится не к южной группировке тюркских племен Западного каганата – нушиби (которая в VII в., за исключением 641-642 гг. контролировала Согд и доминировала в Каганате), а к его второй северной группе племен дулу. Действительно, именно на землях дулу в Чимкентской области Казахстана, у села Ванновка найдено каменное изваяние VII-VIII вв., на котором изображены те же ромбовидные бляшки пояса, те же 6 или 7 кос у знатного мужчины и т.д. (Чариков, 1989, рис. 2, 1; 3, 1-2). (Сходные ромбовидные бляшки на поясе позже, в IX-XIV вв. известны у уйгуров Турфана (Grьnwedel, 1912, рис. 56, 664).
Группа 2. Персонажи с короткими жезлами в форме буквы “Y”, с круглыми сумочками, с 5 косами, с кольцом на одном пальце. В верхнем ярусе западной стены это сидящие чиновники (фигуры 28-31, 35, 37-40, 42). К ним относятся также “левые/задние” в парах стоящих чиновников (фигуры 5, 18, 26?). Во втором случае эти люди имеют дополнительно золотые гривны (с каплевидной подвеской) и наборные пояса с гораздо большим числом мелких круглых накладок (за счет того, что ближе к концам пояса дополнительно крепились несколько накладок в форме соединенных 4 кружков? Замечу, что все 3 типа накладок поясных наборов лиц этой группы представлены и в синхронном “эталонном” тюркском могильнике Кудыргэ на Алтае). Мужчина из погребения 11 в Кудыргэ с аналогичным по декору группе 2 поясу характеризуется как воин, выдвинувшийся благодаря личным заслугам (Добжанский, 1990, с. 74). По-видимому, все персонажи этой группы можно отнести к привилегированной части основного сословия древнетюркского сословия – воинов-эр.
Группа 3. Персонажи 15-17 без оружия и гривен, носят но 4 косы. Наборные пояса украшены, видимо, серебряными накладками. В этих людях также трудно увидеть низшую категорию рядовых воинов из-за их присутствия на парадном приеме, украшенных сасанидскими шелками халатов и самого наличия наборных поясов. Дело в том, что из известных неограбленных раннетюркских “всаднических“ погребений наборные пояса обнаружены лишь в каждом втором (Добжанский, 1990, с. 73).
Следует отметить, что узкие точильные камни в парадных футлярах, подвешиваемые справа к поясу, представлены только на изображениях лиц определенного ранга – у главных персонажей левой и правой групп сидящих чиновников (фигуры 32, 41), у пар стоящих чиновников (это хорошо видно у фигур 18, 19, 26). Они же изображены на западной стене у всех трех чаганианских послов.
Интересно, что у наиболее знатных лиц среди тюрков и согдийцев сумочка справа у пояса отсутствует (западная стена, фигура 36; южная стена, фигуры 1-4).
В заключение обзора костюмного комплекса согдийских тюрков отметим дополнительно несколько его особенностей. Во-первых, у одного персонажа правой части западной стены (фигура 19) верхняя одежда – желтый халат – подвернута вниз, вокруг пояса, и под ней мы видим нераспашную рубаху с горизонтальным воротом и высокой манжетой без декора (Рис. 1, 13). Подобное подворачивание одежды в жаркую погоду, видимо, было в рамках приличий, так как этот персонаж носит халат таким способом на официальном приеме. Такая манера известна и на китайских изображениях халатов тюркского облика (Northern Qi Tomb, 1990, p. 8, fig. 8).
Во-вторых, у двух знатных сидящих персонажей в красных халатах (фигура 39 на западной стене и персонаж в зале III: см.: Альбаум, 1976, табл. V) каждая из кос в нижней части украшена в 3 яруса крупными бусами из лазурита и жемчужин (горного хрусталя) (?) (Рис. 1, 4). Частично просматривается такое украшение и у фигуры 18.
В-третьих, упомянутый персонаж из зала III носит пояс с накладными бляшками (они на таблице у Л.И. Альбаума не окрашены, но, надо полагать, они должны быть золотыми/золочеными), которые инкрустированы круглыми вставками из тех же лазурита и жемчужин (?).
В-четвертых, обувь у тюрков остроносая, со скроенной отдельно и высоко пришитой подошвой (фигура 42) (Рис. 1, 18).
В-пятых, даже знатные тюрки в Самарканде одежду, целиком сшитую из полихромных сюжетных шелков, не носили, так как это противоречило эстетическим нормам (исключение – загадочный персонаж из другого зала III). Подобные ткани использовались лишь для окаймления, а основной фон одежды был одноцветным и ярким (красный, желтый, голубой, белый). Судя по сообщениям Сюаньцзана, это касалось доже западнотюркских каганов (Chavannes, 1903, p. 194).
Рис. (Pl.) 1: Мужской костюм тюрков в Самарканде (западная стена)
1 – фигуры 15, 16, 29, 42; 2 – фигура 39; 3 – фигура 28; 4 – зал III; 5 – фигуры 6, 19, 26; 6 – фигуры 5, 18; 7 – фигуры 5, 6; 8 – фигура 19; 9 – многие фигуры; 10 – фигура 18; 11 – фигура 19; 12 – фигуры 5, 18, 28, 42; 13 – фигуры 19 (нижняя одежда), 26, 27; 14 – фигуры 5, 18; 15 – фигуры 26, 28, 39; 16 – фигуры 16, 39, 41; 17 – фигура 6; 18 – фигура 42; 19, 20 – фигура 6; 21 – фигура 28; 22 – фигура 18, (42 ?); 23 – зал III.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Источник:
2014-07-09
