5). Тюркизация костюма и наборные пояса согдийцев и чаганианцев.
Два последних народа до середины VII в. входили в состав единого Тюркского каганата, а затем – в состав Западнотюркского (Он Ок Эли) и его осколков. Влияние тюркской моды (а конкретнее – пяти южных племен Каганата – нушиби) породило сходные явления в мужской одежде на этой территории: распространение определенного типа кожаных сапог, стандартизацию длины подола плечевой одежды, ношение в ряде случаев знатью кос (см. на южной стене фигура 12, на западной стене фигуры 21-23), а также использование поясов с определенными типами накладных бляшек, пряжек и известным набором подвешиваемых к поясам аксессуаров. Есть все основания связать внедрение этих новшеств у ираноязычных подданных Западного каганата с важными административными реформами Тон-ябгу кагана (618-630). (см., например: Кляшторынй, Савинов, 1994, с. 22). В результате их в покоренных областях местная знать получила тюркские титулы и была официально включена в систему управления каганатом; вместе с тем, в эти области были направлены особые высокопоставленные чиновники (тудуны), следившие за сбором дани.
Изображения поясов в зале I оказались в большинстве случаев сильно поврежденными или нечеткими, из-за чего систему декора часто можно восстановить лишь предположительно. Почти все накладки на изображениях Афрасиаба – золотые или позолоченные. (В археологических и эпиграфических памятниках этого времени документируются оба варианта; см.: Добжанский, 1990, с. 78; Беленицкий, Распопова, 1980, с. 214).
Даже беглый взгляд на афрасиабские росписи позволяет отметить некоторую локальную специфику в оформлении интересующей нас серии наборных поясов Западного каганата. Пояса тюркизированных Согда и Чаганиана отличает, прежде всего, сохранение ряда местных черт.
Во-первых, это ношение целиком золотых поясов аристократами-дикханами (у тюрков подобные пояса не использовались). К ним дополнительно крепились накладки тюркских типов. Во-вторых, это использование не характерной для афрасиабских тюрков массивной прямоугольной пряжки.
Даже в тех случаях, когда пояса определенно тюркского облика заимствовались целиком, не исключено, что семантика накладок могла осмысляться подчас иначе, чем у тюрков. К подобному выводу склоняет представленный в афрасиабских росписях комплекс костюма Чаганиана.
Во-первых, чаганианцы с поясным декором, аналогичным тюркской группе чиновников 1 и с декором, характерным для наиболее значимых лиц тюркской группы 2 (западная стена, фигура 18), обычно, в отличие от тюрков, не имеют гривны. Во-вторых, впереди группы чаганианских послов на западной и южной стене шествуют люди, имеющие пояса наиболее влиятельных лиц тюркской группы 2 (западная стена, фигура 4; южная стена, фигура 10); и, наоборот, одно из последних мест в свадебном поезде занимает фигура 14, имеющая пояс с декором наиболее значимой тюркской группы 1.
Показательно также наличие некоторых форм накладок поясов тюркского типа, известных лишь в Согде (Распопова, 1980, рис. 36 (7, 23-24, 32-33), 64 (6-9); с. 95-97).
Семантика раннетюркских наборных поясных бляшек и наконечников тюркского типа до сих пор разработана крайне слабо (Добжанский, 1990, с. 9). Очень часто в отечественной литературе она опирается на выводы, сделанные при анализе пояса жужаней / аваров (см. Laszlo, 1955, s. 16, 55-56; Csallany, 1962/ s. 454-460). Между тем, к подобным параллелям нельзя не отнестись настороженно, так как жужани были злейшими врагами и повелителями тюрков, принадлежали к иному культурному кругу и, видимо, к особой, ныне вымершей языковой группе.
Важно, что в древнетюркской эпиграфике у аристократов с большими личными заслугами перед каганом либо подчеркивается материал накладок пояса (золото), либо называется их количество (Добжанский, 1990, с. 78). Парадный пояс, подаренный китайскому императору в 627 г. западнотюрским каганом Тон-ябгу (Тун Шеху), был обычным для тюрков кожаным (не отмечается его изготовление из золота, что было бы естественным в таких случаях в китайских хрониках); зато он украшен вставками драгоценных камней и “бесчисленным количеством накладок” (Цзюнтаншу, гл. 194 б, 3599 в).
Принято считать, что наконечники свешивающихся с пояса дополнительных ремней, имеющие круглый нижний торец, появляются в сасанидском Иране (Д. Гропп) или принесены тюрками. Однако, новейшие находки на юге Восточной Европы противоречат этому. Самая ранняя серия украшенных эмалью золотых и серебряных наборов с такими наконечниками известна у сарматов I в.н.э. (Косика, Первомайское, Пороги, Цветна) (Симоненко, Лобай, 1991, рис. 11 и 27; Дворниченко, Федоров-Давыдов, 1993, рис. 11 и 20).
(6). Полихромные шелковые сюжетные ткани в костюме различных этносов.
Вероятная сасанидская принадлежность большинства из них и особенности их использования чаганианцами и согдийцами отмечались выше.
Существуют ли иные закономерности их распределения у персонажей с росписей Афрасиаба? Прежде всего замечу, что у представителя каждого этноса (согдийцев и чаганианцев) в каждой из сцен (на южной и западной стене) орнамент основного фона таких тканей никогда не повторяется.
Во-вторых, создается впечатление, что использование этих тканей как основного фона плечевой одежды (то есть самых дорогих одежд с ними) зависит не столько от статуса тех или иных лиц, сколько от самого факта их участия (на разных ролях) в том или ином ритуале. Так, у согдийцев такие полихромные ткани отмечены на южной стене только у 4 аристократов на платформе, встречающих свадебный поезд (фигуры 1-4) и у юноши, ведущего дарственных священных птиц чаганианцев – гусей (фигура 12).
У чаганианцев они изображены у всех трех участников предварительного приема в самаркандском дворце (западная стена, фигуры 2-4) и у тех членов свадебной процессии, которые ведут коней с бунчуками (штандартами) (южная стена, фигуры 13-15).
В-третьих, в некоторых случаях можно предполагать особое символическое значение полихромных шелковых тканей с тем или иным конкретным сюжетом. Например, нетрудно заметить, что ткани с изображением крылатого коня образуют основной фон одежды лишь у одного лица – предполагаемого царя Самарканда (южная стена, фигура 3), а у главного тюркского персонажа 36 на западной стене (предполагаемого каганского тудуна) лишь они образуют кайму его одноцветного голубого халата. Ткань с этим сюжетом использована для украшения костюма центральной группы стоящих тюркских чиновников (фигуры 5, 6), встречающих основные посольства из Китая и Чаганиана. На согдийских тканях VII-IX вв. крылатые кони – один из немногих сюжетов, вполне сознательно заимствованных из сасанидского репертуара (срав.: Иерусалимская, 1992, с. 14).
У чаганианцев ткань с крылатым конем украшает ворот одежды пожилого посла на верблюде (южная стена, фигура 9), а у главы свадебной процессии (фигура 13) и у старшей из “знатных дам” мы видим их на конских попонах. Наконец, именно этот сюжет украшает халат загадочного персонажа – единственного из изображенных в зале III и единственного из тюрков, одетого целиком в полихромную ткань (Альбаум, 1975, табл. V).
Возможно, особая роль принадлежала и ткани с Сэнмурвами. Она украшает халат единственного персонажа – главы чаганианского посольства, начальника государственной канцелярии (западная стена, фигура 4). Это сюжет, использовавшийся в одежде сасанидских шаханшахов; в Мощевой Балке на Северном Кавказе VIII-IX вв. Он представлен на халате местного вождя аланов (Иерусалимская, 1992, с. 14).
(7). Корейцы.
Два корейских чиновника стоят позади чачских послов на периферии композиции западной стены (персонажи 24-25). К ним не проявлено особого внимания со стороны официальных лиц Согда, и они не несут с собой никаких даров. Характер этого посольства остается во многом загадочным (см. ниже). Послы одеты в желтые короткие (выше колен) распашные кафтаны “чогори”, широкие и с широкими рукавами (что характерно для знати) и широкие шаровары “пади”, стянутые внизу шнурком.
Головные уборы в виде шиньона с воткнутыми на макушке двумя крупными птичьими перьями известны по китайским хроникам в государствах Когуре и Пэкче (Джарылгасинова, 1972, с. 136-137) и по росписям когуресских гробниц (Джарылгасинова, 1972, с. 10, 58; Фрески периода Когуре, 1979, с. 60-61, 158). Они носились чиновниками различных рангов (Бичурин, 1950, с. 58).
(8). Китайцы.
Пять китайских послов, видимо, изображены в зале I трижды, что вызвало немалую путаницу в литературе. На западной стене они шествуют с дарами (фигуры 8-11, 14), на северной стене они верхом на лошадях охотятся на барсов (фигуры 1-5) и затем готовятся к переправе через реку (которой, учитывая маршрут посольства, следует, вероятно считать лишь Амударью) (фигуры 6-10). При этом, если в официальной сцене приема в Самарканде костюм китайцев передан со скрупулезной точностью, то на северной стене, напротив – схематично (без прорисовки деталей головных уборов и поясов).
Костюм китайских чиновников во всех сценах однотипен, точнее – стандартен. Глава посольства отличается от прочих не костюмом, а лишь тем, что он изображен в 2 человеческих роста, и в сцене охоты на барсов убивает не одного хищника, как остальные, а двух (фигура 1 на северной стене). На головах послов видим черные уборы “путоу” с плоским верхом, который образован особым накладным шиньоном. “Путоу” этого типа известен на танских изображениях 30-60-ых годов VII в.н.э. (Крюков, Малявин, Софронов, 1984 , рис. 39 (1-5) (Рис. 4, 9). Г.М. Майтдинова полагает, что “путоу” произошли от островерхих уборов из войлока у кочевников-саков и скифов (Майтдинова, 1987, с. 130). Между тем, давно установлено, что этот головной убор является результатом сложной эволюции головного платка (см., например, Сычев, Сычев, 1975, с. 56-60). “Путоу” в VII в. был еще специфичен для китайцев и не мог использоваться соседними “варварами”.
Чиновники одеты в стандартные желтые халаты. Отличается лишь цвет их подкладки. Если на парадном приеме во дворце их подкладка тоже желтая (западная стена, фигура 9), то в “дорожных” сценах она красная (северная стена, фигура 4 и фигуры в лодке).
Обычный костюм чиновника из желтого халата и головного убора “путоу” известен в миниатюрном варианте на погребальных куклах эпохи Тан (см., например, статуэтку 1973 г. из могильника Астана в насильственно китаизированном в это время Турфане: Сёсоин бунка, 1986, рис. 79).
У каждого китайца на западной стене надето 2 пояса – портупейный и парадный (Рис. 4, 10). Первый, из черной кожи, носился ниже, и его ремень украшался рядом прямоугольных блях с 4 круглыми заклепками по углам и одной в центре. Парадные же пояса в монографии Л.И. Альбаума переданы желтым цветом золота (Альбаум, 1975, табл. IX), а по данным И.А. Аржанцевой, они, напротив, на росписях никак не были окрашены. Если бы сведения Л.И. Альбаума были бы точны, то, судя по данным словаря “Чжэнцзытун”, относящийся как раз к началу эпохи Тан, во всех персонажах-китайцах западной стены (фигуры 9-11) пришлось бы видеть чиновников высших 1-2 рангов, что для малозначимого посольства в дальнюю страну совершенно невероятно (Цыхай, 1948, с. 1380; Крюков, Малявин, Софронов, 1984, с. 156). В конце правления Гаоцзуна (650-683), с 675 г., то есть уже после предполагаемой мною даты посольства (см. ниже) , все), все чиновники начали носить на парадном поясе по 13 бляшек / накладок (Laufer, 1912, p. 286-287).
На северной стене у китайцев изображены невысокие кожаные сапоги “цвет крыла ворона” тюркского типа (срав.: Крюков, Малявин, Софронов, 1984, с. 157). Особый интерес представляет первоначальный набросок фигуры персонажа 7 (Альбаум, 1975, рис. 19; табл. XXXVI), где видно, что верхний край голенища таких сапожек заострен под коленом в соответствии с господствовавшей тогда тюркской модой (Рис. 4, 11). В эпоху Тан китайцы начали носить подобную обувь и на официальных церемониях.
Б.И. Маршак высказал предположение, что один из всадников-охотников на северной стене (персонаж 1 в два человеческих роста) изображает китайского императора. Эту версию поддержал М. Моде, который считает его конкретным императором Тайцзуном (626-649) (Mode, 1993, s. 14, 84). К сожалению, я пока не могу с ней согласиться. Все, что мы знаем о Китае эпохи Тан, не позволяет допустить, чтобы обожествляемый Сын Неба на охоте по внешнему виду ничем не отличался от окружающих и при этом специально носил костюм рядового чиновника (!).
(9). Невеста из Хотана и ее женская свита.
Внимание исследователей часто привлекало изображение лодки на северной стене с 10 находящимися в ней женщинами (фигуры 11-20). “Сцена в лодке” трактовалась совершенно по-разному. Для изображенных характерна довольно жесткая иерархия, выраженная их местом в композиции и деталями костюма.
В центре лодки стоит предполагаемая Л.И. Альбаумом невеста (фигура 11), изображенная в два человеческих роста. Только у нее мы видим серьги и колье (при этом – со вставками синего камня – лазурита или сапфира) (Рис. 4, 4-5). Лица всех спутниц обращены к ней (кроме активно работающих веслами женщин на краях лодки). Княжна (принцесса) одета в красное платье на высокой кокетке, подпоясанное широким желтым (парчовым) поясом. Ниже талии платье полосатое (видны 2 красных вертикальных полоски, по одной – голубой, синей и желтой) (Рис. 4, 6). Поверх платья надет голубой халат с длинными (длиннее руки) и широкими рукавами, обшлага и борта которого украшены полосами ткани с желтыми цветами на черном фоне (Рис. 4, 7).
Княжну непосредственно окружают 5 “придворных дам”, имеющих сходный с ней головной убор. Волосы всех их собраны на макушке в косу, которая пропущена вверх через золотой конус (?) и спускается на затылок. У висков в прическу двумя крупными золотыми / золочеными булавками приколоты вертикально плоские ромбовидные “крылья” из золотой фольги, инкрустированные бирюзой (?). Княжну выделяет лишь наличие в лобной части убора небольшого золотого диска (Рис. 4, 3).
Пять “придворных дам” и княжну отличают от других женщин в лодке не только головной убор, но и нижнее платье с преобладанием красного цвета. Интересна дама, находящаяся справа (по отношению к зрителю) от госпожи и одетая так же, как она (кроме серег, колье и диска надо лбом, который есть лишь у княгини), включая цветовую
гамму частей костюма (фигура 12). Левее княжны изображена беседующая с ней дама (фигура 17) а золотоканом (?) халате с синими бортами. Она держит соседку за руку. Последняя (фигура 18) носит синий халат, борта которого декорированы коричневым мехом (рис. 4, 7).
Три названных дамы, как и княжна, отличаются тем, что халаты носят на плечах распахнутыми (внакидку), а борта их декорированы тканью особого цвета. Фигуры 12, 17. 18 сидят на переднем плане, окружая княжну. Выше их на заднем плане изображены «фрейлины», которые, хотя и имеют головные уборы с золотыми “крыльями” и платья на высокой кокетке с преобладанием красного цвета, но лишены верхних парадных халатов и стоят.
Еще 4 женщины по краям лодки явно относятся к категории прислуги. Позади княжны изображены 2 музыкантши, фигуры которых плохо сохранились. Обе они в красных платьях; нижняя (фигура 15), как и ее госпожа, одета в голубой халат (с каймой с изображением цветов). Волосы музыкантши собраны в невысокий узел на голове, который скреплен длинной золотой шпилькой. Изображения подобных налобных украшений на ремнях на рисунке у Л.И. Альбаума явно неточны и произвольны. (срав.: Рис. 4, 3).
По краям лодки стоят еще 2 женщины-гребца с веслами (фигуры 16, 20). Их отличают две особенности костюма. Во-первых, их верхние халаты носятся сколотыми булавками (?) у шеи; ниже этого места полы халатов расходятся вниз и в стороны (Рис. 4, 8). Во-вторых, как и у знатных дам , их волосы собраны в косу, которая пропущена через золотой конус к макушке, но затем коса дважды приколота к волосам. У висков воткнуты 2 огромных булавки из золота (?), напоминающие современные швейные иглы с длинным ушком (фигура 16) (Рис. 4, 1), аналогичные булавкам у аристократок.
Постараемся выяснить этнополитическую принадлежность дам в лодке. Для этого мы обратим внимание на уникальные особенности костюма изображенных.
1) Традиция собирать волосы на макушке в косичку и пропускать ее через конус или отверстие в макушке головного убора. В женском костюме различных индоиранских этносов она документирована со ахеменидо-скифского времени: она представлена у богини на перстне скифского царя Скила конца VI в. до н.э. и у скифа-полицейского в Афинах на афинской расписной вазе того же периода (Яценко, 1997, табл. I (а, б), в материалах курганов гор Саян и Алтая (женский убор из кургана 5 в Пазырыке V-IV вв. до н.э.: Руденко, 1953, с. 123; женские уборы из могил в Туве: Семенов, 1993, с. 74). В раннем средневековье известен только один этнос Евразии, сохранивший эту традицию обоих полов – хотано-саки Восточного Туркестана (Хотан). В серии терракот из древней столицы Хотанского царства (хорошо датированных монетами II-IV вв.н.э.) мы видим их на фигурках мужчин (так называемых “арлекинов”) – вероятных участников какого-то дворцового ритуала (Stein, 1907, т. II, pl. XLIV; Дьяконова, Сорокин, 1960, № 16, 19; Дьяконова, 1978, рис. на с. 226). В более позднее время она представлена, например, на девушке-служанке в группе адорантов на росписи из Тарышлака (Stein, 1921, т. IV, pl. CXXVI). В Согде типологически близкие головные уборы известны только у мужчин Пенджикента, и исследователи часто ошибочно принимают их за боевые шлемы (Живопись…, 1954, табл. VII, XXXVII). При этом, они отличаются от наших как декором (вертикальные тройные полоски), так и конструкцией (иначе оформленное выходное отверстие на макушке).
2) У тех же хотанских “арлекинов” II-IV вв. (и нигде больше в Евразии) мы видим изображенные и на “сцене в лодке” полусферические головные уборы с двумя золотыми ромбовидными “крыльями” по бокам в сочетании с названной традицией пропускания косички через отверстие в их макушке.
3) Женские платья на высокой кокетке с большим количестом узких вертикальных полос разных цветов. В раннем средневековье, кроме нашей “сцены в лодке”, они известны на изображениях только в одном пункте – в Балавасте на территории Хотана (Gropp, 1974, с. 169). Вероятный хотанский термин для подобной одежды – “guna” (см.: Bailey , 1982, p. 15-16). В других случаях (например, в северном соседе Хотана – Куче на пещерных росписях в Кизыле и Кумтуре) полос на платьях меньше и каждая из них при этом шире (Grьnwedel, 1912, fig. 17, 191 216 366).
Таким образом, подтверждается интуитивное заключение Л.И. Альбаума о том, что в лодке изображены жительницы “одной из областей Восточного Туркестана” (Альбаум, 1975, с. 19, 70). Во времена Вархумана Китай непосредственно владел Хотаном (при сохранении местной династии); через столицу Хотана лежал традиционный путь в Среднюю Азию. Логично допустить, что китайское посольство могло заодно эскортировать хотанскую невесту – дочь царя (rrund) из династии Виджита по пути в Самарканд,
Этнической атрибуции женщин на “сцене в лодке” была посвящена специальная статья Г.М. Майтдиновой, которая считает их местными, самаркандскими жительницами на прогулке. Аргументы автора малочисленны и вызывают серьезные возражения.
Ключевым аргументом Г. М. Майтдиновой является мнение, что на всей территории Средней и Центральной Азии только в Самарканде в раннем средневековье знатные женщины носили халаты (Майтдинова, 1984, с. 23-24). Истоки халатов она видит на терракотах того же города кушанского времени. Между тем, носившаяся внакидку длиннополая распашная плечевая парадная одежда знати иранских народов еще скифо-ахеменидского времени, известная от Алтая до Ирана и именовавшаяся “kandys”, отличалась от верхней одежды афрасиабских “дам в лодке” только зауженными, ложными рукавами. Зато вариант “kandys”, бытовавший у женщин европейских скифов к V-IV вв. до н.э., по всем основным параметрам ей соответствует (достаточно широкие рукава, полоса декора вдоль бортов, декорированные обшлага и другое); он документирован на широко распространенных в Скифии золотых нашивных бляшках “богиня на троне и предстоящий юноша” (см., например: Schiltz, 1994, p. 187, pl. 134). Что же касается Хотана, то изображения знатных дам в халатах с рукавами разных форм документируются там со II в.н.э. (см., например: Дьяконова, 1980, табл. II, 2, правая).
Далее Г.М. Майтдинова полагает, что тип серег княжны в лодке близок изображениям на некоторых афрасиабских терракотах кушанской эпохи, хотя и признает, что сходство в данном случае далеко не полное (Майтдинова, 1984, с. 25). На этом аргументы автора статьи исчерпываются.
Представляют интерес ткани с цветочным орнаментом, изображенные на двух хотанках из лодки. Видимо, речь идет о местных шелках (шелковая плечевая одежда хотанцами называлась “thauna”; см.: Bailey, 1982, с. 15-16). В Хотан и Кашгар шелкоткачество проникло не позже V в.н.э. и оттуда распространилось на запад, в Среднюю Азию (Лубо-Лесниченко, 1994, с. 70-173). В VII в. Хотан, по данным Сюаньцзана, славился своими высококачественными шелковыми изделиями (Si-Yu-ki, 1906, p. 309).
После нового копирования афрасиабских росписей отрядом Г.В. Шишкиной было замечено, что ниже описанной сцены с дамами в лодке неумело воспроизведена личная печать китайского (?) художника с иероглифическим текстом. Думается, это хорошо объясняет некоторые странные особенности “сцены в лодке”: монголоидность женских лиц (не свойственную хотанцам), явные элементы китайской живописной традиции для передачи деталей поз персонажей. Видимо, самаркандский мастер для воплощения не вполне привычного “этнографического” сюжета воспользовался какими-то китайскими (или хотанскими ?) живописным свитком, добавив затем нужные в данном случае детали. Это тем более вероятно, что уже в I-ой половине VII в. в самом Китае громкую славу приобрели, например, художник-согдиец Кан Сато и художник из Хотана Юйчи Исэн, творившие, якобы, настоящие чудеса и реформировавшие китайскую живопись.
Пара уточек, изображенная рядом с лодкой, в китайском искусстве традиционно трактуется как символ супружеского счастья (сюжет это не случайно был заимствован для репертуара согдийских шелковых тканей в VII-IX вв.; см.: Иерусалимская, 1992, с. 13). Однако, главным символическим изображением вокруг лодки является представленное перед ней пожирание лягушки змеей. Именно на эту сцену указывает пальцем принцессе ее соседка спереди и, видимо, этот эпизод обсуждается в лодке и другими пассажирами. В языческой религии иранских народов подобному знамению (примете) придавалось большое значение. Например, у осетин еще в XIX в. стать знахарем (колдуном) мог лишь человек, видевший лягушку в пасти змеи (Тотров, 1978, с. 54).
М. Моде склонен считать, что в лодке изображена китайская принцесса со свитой. Этот сюжет он связывает с конкретным событием – удачным сватовством западнотюркского кагана Шегуя. В 646 г. он отправил для этого посольство к императору Гаоцзуну, и в 646 г., по мнению Моде, эта инициатива увенчалась успехом (Mode, 1993, s. 49, 79-81).
К сожалению, эта версия не кажется мне конструктивной. Во-первых, специфическая форма головных уборов и причесок, декор нижних платьев женщин не имеют точных аналогий в китайском костюме VII-VIII вв. Их монголоидный облик, как уже отмечалось выше – результат копирования какой-то китайской или хотанской картины на шелке, выполненной в китайской манере.
Во-вторых, посольство кагана Шегуя не увенчалось успехом, свадьбы вообще не было, так как Гаоцзун потребовал взамен от кагана вернуть Китаю несколько богатых городов Восточного Туркестана. В- третьих, даже если бы такая свадьба, вопреки китайским хроникам, все же произошла бы, то более неудачного времени для нее, чем 648 г., трудно представить. Именно тогда западные тюрки вступили в открытое столкновение с китайцами, но тюркские войска были полностью разгромлены недалеко от Кучи (Бичурин, 1950, с. 298), в большинстве их владений немедленно принесло присягу на верность Китаю.
Рис. (Pl.) 4: Женский костюм Хотана (I) и некоторые элементы костюма китайских послов (II)
1 – северная стена, фигуры 14, 16; 2 – северная стена, фигуры 12, 13, 17-19; 3, 4, 5 – северная стена, фигура 11; 6 – северная стена, фигуры 11, 17; 7 – северная стена, фигуры 11, 12, 17, 18; 8 – северная стена, фигуры 16, 20; 9 – западная стена, фигура 14; 10 – западная стена, фигуры 9-11; 11 – северная стена, фигура 7а.
Источник: http://www.formuseum.info/2010/10/22/jacenko2.html
2014-07-09
